Замок должен был служить надёжной защитой для будущих обитателей крепости. Это — своего рода вторая оборонительная линия от неприятеля. Это — запасный арсенал оружия, продовольствия, снарядов. Укрывшиеся в нём могли выдержать длительную осаду до прихода помощи.
Да и стены внутренней крепости-замка не то, что городские: они двойные, из ряда продолговатых высоких срубов, между которыми засыпалась земля. Такие стены никаким тараном не пробьёшь. Вот разве что огнём взять можно, но и тут предусмотрено. Попробуй, сунься с охапкой соломы: из бойниц и с башен тотчас свинцом ожгут. Хороший замок, неприступный.
Всюду шла горячая работа. Драгуны тесали брёвна, вбивали в русло реки сваи, подвозили лес в чащу. Шло сооружение моста через реку на соединение с заречьем для освоения возвышенной площадки над крутоскатом курьи. Недалеко от моста и замка, на посаде копошились поселенцы-тысячники. Появились первые жалкие избушки, вырубавшиеся из осинника и берёз. Посад пока ещё представлял беспорядочно раскинувшийся цыганский табор. Возле земляных избушек, конусообразных шатров и палаток дымились костры. По утрам, на заре петухи возвещали о наступлении нового дня. Повсюду пробуждалась жизнь.
Как муравьи, на необъятном пространстве копошились люди. Старики и мальчики собирали сучья, помогали корчевать пни, возились с лошадьми.
Рождался город. Первые жилища были скромны и также жалки и нищи, как и их обитатели. В строительном хаосе чувствовался хозяин. Деревянно-соломенных хибар, с дырами вместо окон, затыкавшихся бычьими пузырями, было немного. Уже намечались строгие очертания кварталов, прямых улиц и переулков посада. Готовые хибарки стояли во фрунт. Ещё дальше, через просветы вырубавшегося леса, виднелась уже построенная бревенчатая крепостная стена.
Полковник зашёл на усадьбу Юды Мысова. Широкоплечий, чернобровый мужик с крепкими мозолистыми руками, возился с двумя сыновьями над потолочной балкой, которую они, натужась, поднимали на сруб избы. Он не заметил, как подошёл Арсеньев, а увидев, оторопел, хотел что-то сказать, но полковник опередил:
— Откуда будешь?
— Шадринского дистрикта.
— Чей?
— Юда Мысов.
Юда Мысов опустил балку.
— А прежде чей был?
— Напередь Шадринского, был крепостным российских помещиков. Из прежнего жилища сошёл от хлебной скудности назад тому тридцать лет. В Сибири жил в разных слободах. Во время переписи Солнцева-Засекина в подушной оклад записан по деревне Мыльниковой.
— В число тысячного войска записан?
— Записан…
— Платить подушные не будешь. А как к зиме с хоромным строением, закончишь? Сено заготовить успеешь?
— Думаю справиться. Помощники надёжные.
Арсеньев посмотрел на сыновьёв Юды. Прошёлся по двору. Бедновато.
— Для начала ладно.
Арсеньев вернулся к командирской казарме. Здесь, в полумраке казармы, стоял богатырского сложения башкир в малахае из чернобурых лисиц, в красном кафтане, с саблей на боку. Это был старшина Каратабынской волости тархан Таймас Шаимов. Как старому приятелю, полковник пожал тархану руку, пригласил присесть.
— Господин полковник, — начал Шаимов на чистом русском языке. — Наша помочь вам хочет. Своих башкирцев привёл — пускай маленько поработают.
Тархан неестественно засмеялся.
— Пускай маленько поработают, — ответил в тон тархану полковник.
13
Много раз архимандрит принимался после кошмарной ночи писать своему начальству жалобу на действия светских властей. Но так ничего и не получилось. Пришла блажная мысль — договориться с представителем Оренбургской экспедиции, полковником Тевкелевым. Может можно как-нибудь и обойтись без монастырских тяглых при заселении новопостроенных крепостей. С таким запросом и требованием не зорить монастырской вотчины сгоняли в Чебаркуль служку Ваську Мерзлякова. Служка вернулся скоро. Вести были нерадостные… Тевкелев не дал согласия и даже не заверил в том, что и в будущем не будут брать крестьян.
Волей-неволей пришлось жаловаться.
Старец Порфирий слёзное доношение Тобольскому митрополиту сочинил. В нём он писал:
«В нынешнем, 736 году, в августе и сентябре месяцах в разные числа у нас, нижайших, монастырские крестьяне разных деревень по Оренбургской дороге в новопостроенные крепости для поселения записались, о чём нам, нижайшим, из Чебаркульской крепости от господина полковника Алексея Ивановича Тевкелева объявлено: по четырём ведомостям при Челябинской крепости наших монастырских крестьян шестьдесят семей принято и под дворы-де им места отвесть повелено и отпущены в домы их для забрания жён и детей на срок и, чтобы мы, нижайшие, оным крестьянам никакого препятствия и задержания не учинили. И на оное послабление смотря и другие многие наши монастырские крестьяне едут в новопостроенные крепости, для поселения пишутся.
А сколько всех наших монастырских крестьян во оные новые крепости записалось, искать нам невозможно, понеже ещё о всех наших монастырских крестьянах из Чебаркульской крепости уведомления не получено.
И мы, нижайшие, прошедшего сентября 22 дня посылали в Чебаркульскую крепость господину полковнику Тевкелеву с прошением монастырского служителя Василия Мерзлякова и от господина полковника Тевкелева через майора Иакова Стефановича Павлуцкого мы, нижайшие, известие письменное получили в том, что де впредь наших монастырских крестьян принимать не будут, а которые наши монастырские крестьяне при оных крепостях записаны, будут ли возвращены в монастырь или нет, о том нам не известно.
А ныне у нас в обители во всяких работах остановка и великое разорение, также и в набор рекрут прошлогодцких в три наряда из достойных одиноких крестьян выбрать поведено, а семейные крестьяне все разбежались в помянутые новые крепости, и о сём вышеписанное уведомление вашему преосвященству предъявляем.
Вашего преосвященства нижайший богомолец… 1736 году, октября 29 дня».
Монастырский служка Василий Мерзляков, прихватив двух монахов, стрелой летел с тайным донесением. Недели через две вернулся. Служка привёз грозный указ. Тобольский митрополит повелел перепороть нещадно всех ослушников.
Собрались старцы на совет. Порешили: собрать через ушников обо всех тяглых кто ещё имел намерение к переселению. Снять допросы. Виновников наказать публично при всей братии.
Под конвоем начали свозить подневольных мужиков на суд и расправу.
Многие мужички по простоте своей сознались, что бежать в новые крепости намерение имели.
Были смельчаки. Хвалились. Угрожали:
— Все до единого к побегу намерены!
Архимандрит не выдержал.
— За противные речи сгноить на цепи мало! Бунтовщики!
Началась порка во дворе. Сбежалась вся братия: чернецы, послушники, служки.
Мужиков раздевали до пояса, дожили на скамью. Заплечных дел мастер полосовал изморённые спины тяглых. Пластами сдиралась кожа, сочилась кровь. Некоторые лежали после порки тут же, на земле, без сознания.
Крепкий организм многих мужиков не сдавался. Пошатываясь, отходили они под дуб и, прислонившись, думали, что как ни грозны палачи-старцы, а их, мужиков, воли кнутом не сломишь.
Порка закончилась. Порфирий распекал тяглых за ослушание, за измену святой обители, грозил за непокорство страшным судом, гееной огненной, а в завершение обязал всех дать подписку на верность.
Монастырский писчик положил на стол шероховатый листок, на нём было написано:
«Жить в означенном монастыре в домах своих попрежнему, и никуда собою без указов не съезжать, и пашню пахать, и всякие монастырские надлежащие заделья управлять попрежнему».
Один за другим подходили понурые крестьяне к столу для приложения подписи. Грамотеев не было. За каждого расписывались монахи.
Поздним вечером разъезжались поротые по домам. А под утро ушники с разных концов доносили о новых побегах.
Захватив жену, детей, домашние пожитки, бросив старое, насиженное гнездо, тарахтя несмазанными колёсами, ранним утром выезжали за околицу затерявшейся в лесу деревушки выдавшие подписку на верность монастырские тяглые.
Это было освобождением себя и семьи от крепостных оков.
Путь лежал в Челябинскую крепость.
14
В этот год убирать было нечего. Сеяли мало. Была буйная, мятежная весна. И всё же бабье лето было на руку. В августе-сентябре двинулся основной поток переселенцев в заканчивающуюся постройкой Челябинскую крепость. На месте девственно-первобытного леса красовался шатровыми башнями деревянный кремль. Вниз и вверх по реке Миасс правильными кварталами росли на посаде маленькие жилища, крытые землёй и реже — драницей.
На север, запад, юг и восток на протяжении до пяти километров растянулся готовый бревенчатый заплот — крепостные стены в форме прямоугольника. Прямоугольник этот перекидывался через реку. Его северная сторона лежала в Заречье, в отдалении от крутоската курьи. По углам четырёхугольника красовались бастионы.
